Высокий, привлекательный, в татуировках (ЛП) - Страница 19

На мне пальто, и я движением плеч скидываю его, чтобы показать ей. Мне хочется, чтобы она увидела моё творчество. Я сам нарисовал почти все мои тату, а братья набили их. Пальто снято, и я кладу руки на стол ладонями вниз. Она наклоняется, чтобы рассмотреть поближе. Татуировки на обеих руках тянутся от самой шеи до запястий.

Она легонько касается татуировки в виде губ, набитой на предплечье. Все волоски на моей руке становятся дыбом, но я притворяюсь, будто не замечаю этого.

— Почему ты её сделал? — спрашивает Кит.

Я улыбаюсь.

— Она связана вот с этой. — И я показываю на другую свою руку. — Эту фразу часто говорила моя мама.

Она морщит лоб, глядя на крест на другой руке.

— «Твои б слова да богу в уши», — объясняю я. — Только в моём случае между моими губами и божьими ушами слишком большое расстояние. Поэтому они на разных руках.

— Ты часто видишься с мамой? — спрашивает Кит. Она по-прежнему ест хлеб, и это хорошо. Я буду продолжать говорить с ней, чтобы она продолжала есть. Ведь я понял, что сегодня она целый день провела голодной.

Я мотаю головой.

— Она умерла несколько лет назад.

— О! — Её рот перестаёт двигаться, и она с трудом проглатывает. — Мне очень жаль.

Я пожимаю плечами. Это была нелепая случайность.

— А твой отец? — спрашивает она.

— Он ушёл сразу после смерти мамы, — рассказываю я. Это всегда было тяжёлой частью. — Я думаю, нас было слишком много для него. — Я смеюсь. Но в этом нет ничего смешного.

— Значит, остались только ты и твои братья?

Я киваю.

— Когда отец ушёл, Пол взял на себя эту ответственность. Ему пришлось так сделать, чтобы нас не разделили.

— Ничего себе. — Это всё, что она говорит. Просто «ничего себе». Похоже, она озадачена.

— Мы справляемся, — говорю я. Мне не хочется, чтобы она меня жалела. — А как насчёт тебя? Где твоя семья? — Я жду, словно ребёнок в кондитерской.

Но она отрицательно качает головой.

— Не скажу, — говорит она.

— Это нечестно.

Она выставляет палец, точно так же, как делаю я.

— Понимаю, что нечестно. Но лучше, если ты не будешь знать.

— Лучше для кого? — спрашиваю я. Меня немного бесит, что она всё скрывает. У неё есть право на свои секреты. Но мне это не нравится.

— Это сложная ситуация, — начинает она. — И я не могу тебе объяснить.

Она снова смотрит на мои татуировки. Её глаза перебегают от одной к другой. Их так много, что трудно посчитать. Но я обязан показать ей её тату.

— Хочу, чтобы ты кое-что увидела, — говорю я. — Но боюсь, ты на меня разозлишься.

Она сразу же настораживается.

— Почему? В чём дело?

Я поворачиваю руку и показываю на её татуировку, сделанную на внутренней стороне моего запястья. Там было свободное место, которое я специально берёг для чего-то особенного. Она наклоняется ближе и с шумом выдыхает. Я чувствую её дыхание на своей коже.

— Это же моя тату, — говорит она.

Она берёт меня за запястье своими руками и подносит ближе к лицу.

— Ты злишься? — спрашиваю я.

Кит на мгновенье переводит взгляд на меня, но тут же возвращается к татуировке. Она рассматривает каждый штрих. Её руки дрожат, и она крепче вцепляется в меня.

— Ты её изменил.

— Мне показалось, что тебе нужен был выход.

Я набил себе эту тату, потому что был заинтригован скрытыми в ней секретами. И это творчество. А я ценю творчество в любой его форме.

Она сглатывает. С трудом. И тут её глаза наполняются слезами. Она моргает, чтобы остановить их. А потом поднимается и бежит в направлении уборной.

Вот дерьмо. Я облажался. Довёл её до слёз. Кит пробегает мимо официантки, которая шарахается в сторону, но потом направляется ко мне, виляя бёдрами. Я поднимаюсь и следую за Кит. Остановившись у двери в женский туалет, я прижимаю к ней руку. Не знаю, чего я жду. Она там внутри, плачет, но я не могу услышать сквозь двери, когда ей станет лучше. Да пошло всё. Я не оставлю её расстроенной. Проталкиваюсь внутрь, нагибаюсь, но не вижу ног ни в одной из кабинок.

Чёрт, куда она подевалась? Я настежь распахиваю все двери, но последняя закрыта. Встав на носки, я смотрю поверх кабинки. Кит стоит там, руки прижаты к стене, голова опущена, а спина трясётся. Она плачет.

Я стучу в дверь кабинки:

— Кит, впусти меня.

Она ничего не говорит. Да и как бы я смог услышать, если бы она и сказала? Я снова поднимаюсь на цыпочки и смотрю поверх кабинки. Она по-прежнему плачет.

— Впусти меня, — повторяю я. Она не двигается, поэтому я иду в соседнюю кабинку и встаю на унитаз. Слегка раскачиваю перегородку. Она должна выдержать мой вес. Но есть только один способ выяснить наверняка. Я поднимаюсь на руках и перегибаюсь через стенку, потом медленно и осторожно переношу ноги и спрыгиваю вниз.

Я не успеваю подойти к ней, как Кит уже оказывается в моих объятиях, её руки обвиваются вокруг моей шеи. Она всё ещё всхлипывает, от чего её тело сотрясается. Я поднимаю её лицо, потому что иначе мне невозможно увидеть её губы и понять, говорит она что-то или нет. Мне нужно извиниться. Я не ожидал, что она так расстроится. Я даже готов перебить её тату другой, если от этого Кит станет легче.

Сердце сжимается у меня в груди. Я действительно всё испоганил.

— Прости меня, — говорю я, глядя в её лицо. Оно мокрое от слёз, она не двигается и смотрит на меня. Я чувствую её так же, как сердцебиение в своей груди. Кит встаёт на мои ботинки и приподнимается на цыпочки. Она опускает мою голову, держа за затылок.